Ночью он был в Ягодном. Неслышно перепрыгнул через забор, шел мимо конюшни - оттуда звучал гулкий кашель деда Сашки. Григорий остановился, окликнул:

- Дед Сашка, спишь?

- Погоди, кто такое? Голос опознаю... Кто это?

Дед Сашка, накинув зипун, вышел во двор.

- Отцы-святители! Гришка! Откуда тя холера взяла? Вот так гость!

Они обнялись. Дед Сашка, снизу засматривая в глаза Григория, сказал:

- Зайди, покурим.

- Нет, завтра уж. Пойду.

- Зайди, тебе говорят.

Григорий нехотя повиновался. Он присел на дощатую кровать, ждал, пока дед Сашка откашляется.

- Ну, дидко, живешь? Землю топчешь?

- Топчу помаленечку. Я - как ружье кремневое, мне износу не будет.

- Аксинья?

- Что ж Аксинья... Аксинья слава богу.

Дед натужно закашлял. Григорий догадался, что кашель его притворен, скрывает смущение.

- Танюшку где похоронили?

- В саду под тополем.

- Так, рассказывай.

- Кашель меня, Гриша, замучил...

- Ну!

- Все живы-здоровы. Пан вот попивает... Пьет, глупый человек, без рассудку.

- Аксинья как?

- Аксинья? Она в горничных теперь.

- Я знаю.

- Ты бы покурить свернул? А? Закуривай, у меня табачок первый сорт.

- Не хочу. Да ты говори, а то уйду. Я чую, - Григорий тяжело повернулся, дощатая кровать под ним хряпнула, - чую, что ты, слово какое-то как камень за пазухой держишь. Бей, что ли.

- И вдарю!

- Бей.

- Вдарю. Силов я не набрал молчать, и мне, Гриша, молчать прискорбно.

- Рассказывай же, - попросил Григорий, с каменной тяжестью ласково опуская ладонь на дедово плечо. Сгорбившись, ждал.

- Змею ты грел! - вдруг резким фальцетом выкрикнул дед Сашка, нелепо топыря руки. - Гадюку прикормил! Она с Евгением свалялась! Каков голос? [каков голос - каково]

На подбородок деда по канальцу розового шрама сползла бусинка клейкой слюны. Дед смахнул ее, ладонь вытер о суровые холщовые подштанники.

- Верно говоришь?