Он снял грубую варежку, взял папиросу, поблагодарил и, высморкавшись по-солдатски, вытер пальцы о полу шинели.

- Усваиваете демократические манеры, поручик?.. - тонко улыбнулся подполковник Ловичев.

- Поневоле усвоишь... Вы-то... или дюжиной носовых платков запаслись?

Ловичев не ответил. На красносединных усах его висели зеленоватые сосульки. Он изредка шморгал носом, морщился от холода, проникавшего сквозь подбитую ветром шинель.

"Цвет России", - думал Листницкий, с острой жалостью оглядывая ряды и голову колонны, ломано изогнувшейся по дороге.

Проскакало несколько всадников, среди них - на высоком донце Корнилов. Его светло-зеленый полушубок, с косыми карманами по бокам, и белая папаха долго маячили над рядами. Густым рыкающим "ура" провожали его офицерские батальоны.

- Все бы это ничего, да вот семья... - Ловичев по-стариковски покряхтел, сбоку заглянул в глаза Листницкого, как бы ища сочувствия. Семья осталась у меня в Смоленске... - повторил он. - Жена и дочушка девушка. На рождество исполнилось ей семнадцать лет... Каково это, есаул?

- Да-а-а...

- Вы тоже семейный? Из Новочеркасска?

- Нет, я Донецкого округа. У меня отец остался.

- Не знаю, что с ними... Как они там без меня, - продолжал Ловичев.

Его с раздражением перебил Старобельский:

- У всех семьи остались. Не понимаю: чего вы хнычете, подполковник? Уди-ви-тельный народ! Не успели выйти из Ростова...

- Старобельский! Петр Петрович! Вы были в бою под Таганрогом? - крикнул кто-то сзади, через ряд.

Старобельский повернулся раздраженным лицом, пасмурно улыбнулся:

- А... Владимир Георгиевич, вы какими судьбами в наш взвод? Перевелся? С кем не поладил? Ага... ну, это понятно... Вы спрашиваете про Таганрог? Да, был... а что? Совершенно верно... убили его.

Листницкий, невнимательно прислушиваясь к разговору, вспоминал свой отъезд из Ягодного, отца, Аксинью. Его душила внезапно задымившаяся на сердце тоска. Он вяло переставлял ноги, смотрел на колыхавшиеся впереди стволы винтовок с привинченными штыками, на головы в папахах, фуражках и башлыках, раскачивавшиеся в ритм шагу, думал:

"Такой вот, как у меня, заряд ненависти и беспредельной злобы несет сейчас каждый из этих пяти тысяч, подвергнутых остракизму. Выбросили, сволочи, из России - и здесь думают растоптать. Посмотрим!.. Корнилов выведет нас к Москве!"