На другой день к вечеру экспедиция вступила на земли Краснокутской станицы. Не доезжая хутора Алексеевского, Подтелков, ехавший с Лагутиным и Кривошлыковым на одной из передних подвод, увидел ходивший в степи табун.

- Давай расспросим пастуха, - предложил он Лагутину.

- Идите, - поддержал Кривошлыков.

Лагутин и Подтелков, соскочив, пошли к табуну. Толока, выжженная солнцем, лоснилась бурой травой. Трава была низкоросла, ископычена, лишь у дороги желтым мелкокустьем цвела сурепка да шелестел пушистыми метелками ядреный овсюг. Разминая в ладони головку престарелой полыни, вдыхая острую горечь ее запаха, Подтелков подошел к пастуху:

- Здорово живешь, отец!

- Слава богу.

- Пасешь?

- Пасу.

Старик, насупясь, глядел из-под кустистых седых бровей, покачивал чакушкой.

- Ну, как живете? - задал Подтелков обычный вопрос.

- Ничего, божьей помочью.

- Что новостей у вас тут?

- Ничего не слыхать. А вы что за люди?

- Служивые, домой идем.

- Откель же вы?

- Усть-хоперские.

- Этот самый Подтелкин не с вами?

- С нами.

Пастух, видимо испугавшись, заметно побледнел.

- Ты чего оробел, дед?

- Как же, кормильцы, гутарют, что вы всех православных режете.

- Брехня! Кто это распущает такие слухи?

- Позавчера атаман на сходе гутарил. Слухом пользовался, не то бумагу казенную получил, что идет Подтелкин с калмыками, режут вчистую всех.

- У вас уж атаманы? - Лагутин мельком глянул на Подтелкова.

Тот желтыми клыками впился в травяную былку.

- Надысь выбрали атамана. Совет прикрыли.

Лагутин хотел еще что-то спросить, но в стороне здоровенный лысый бык прыгнул на корову, подмял ее.