Через головы колонны красноармейцев где-то высоко со скрежетом и гулом неслись снаряды. Недалекие разрывы гранат потрясали землю. Позади, на Дону с треском лопнул лед. Иван Алексеевич оглянулся:

- Вода, должно, прибывает.

- Пустяковое дело в это время переходить Дон. Его, того гляди, поломает, - обиженно буркнул Мишка, все никак не приспособившийся шагать по-пехотному - четко и в ногу.

Штокман глядел на спины идущих впереди, туго перетянутые ремнями, на ритмичное покачивание винтовочных дул с привинченными дымчато-сизыми отпотевшими штыками. Оглядываясь, он видел серьезные и равнодушные лица красноармейцев, такие разные и нескончаемо похожие друг на друга, видел качкое движение серых шапок с пятиконечными красными звездами, серых шинелей, желтоватых от старости и шершаво-светлых, которые поновей; слышал хлюпкий и тяжкий походный шаг массы людей, глухой говор, разноголосый кашель, звяк манерок; обонял духовитый запах отсырелых сапог, махорки, ременной амуниции. Полузакрыв глаза, он старался не терять ноги и, испытывая прилив большой внутренней теплоты ко всем этим, вчера еще незнакомым и чужим ему ребятам, думал: "Ну хорошо, почему же они вот сейчас стали мне так особенно милы и жалки? Что связующее? Ну, общая идея... Нет, тут, пожалуй, не только идея, а и дело. А еще что? Может быть, близость опасности и смерти? И как-то по-особенному родные... - И усмехнулся глазами: - Неужто старею?"

Штокман с удовольствием, похожим на отцовское чувство, смотрел на могучую, крутую крупную спину идущего впереди него красноармейца, на видневшийся между воротником и шапкой красный и чистый отрезок юношески круглой шеи, перевел глаза на своего соседа. Смуглое бритое лицо с плитами кровяно-красного румянца, тонкий мужественный рот, сам - высокий, но складный, как голубь; идет, почти не махая свободной рукой, и все как-то болезненно морщится, а в углах глаз - паутина старческих морщин. И потянуло Штокмана на разговор.

- Давно в армии, товарищ?

Светло-коричневые глаза соседа холодно и пытливо, чуть вкось скользнули по Штокману.

- С восемнадцатого, - сквозь зубы.

Сдержанный ответ не расхолодил Штокмана:

- Откуда уроженец?

- Земляка ищешь, папаша?

- Земляку буду рад.

- Москвич я.

- Рабочий?

- Угу.

Штокман мельком взглянул на руку соседа. Еще не смыты временем следы работы с железом.

- Металлист?

И опять коричневые глаза прошлись по лицу Штокмана, по его чуть седоватой бороде.

- Токарь по металлу. А ты тоже? - И словно потеплело в углах строгих коричневых глаз.

- Я слесарем был... Ты что это, товарищ, все морщишься?

- Сапоги трут, ссохлись. Ночью в секрете был, промочил ноги.

- Не побаиваешься? - догадливо улыбнулся Штокман.

- Чего?

- Ну как же, идем в бой...

- Я - коммунист.

- А коммунисты, что же, не боятся смерти? Не такие же люди? - встрял в разговор Мишка.