- Довоевались! Дома хлеб у родных забирают, а тут приходится воевать неизвестно за что...
- Тебе неизвестно, за что ты воюешь? - резко спросил Штокман.
- Да, неизвестно! Казаки - такие же хлеборобы, как и мы! Знаем, против чего они восстали! Знаем...
- А ты, сволочь, знаешь, чьим ты языком говоришь? Белогвардейским! вскипел обычно сдержанный Штокман.
- Ты особенно-то не сволочи! А то получишь по усам!.. Слышите, ребята? Какой нашелся!
- Потише! Потише, бородатый! Мы вас, таковских, видывали! - вмешался другой, низенький и плотный, как мучной куль. - Ты думаешь, если ты коммунист, так можешь нам на горло наступать? Смотри, а то мы из тебя выбьем норов!
Он заслонил собою щупленького Горигасова, напирал на Штокмана, заложив куцые сильные руки за спину, играя глазами.
- Вы что же это?.. Все белым духом дышите? - задыхаясь, спросил Штокман и с силой оттолкнул наступавшего на него красноармейца.
Тот качнулся, вспыхнул, хотел было ухватить Штокмана за руку, но Горигасов его остановил:
- Не связывайся!
- Это - контрреволюционные речи! Мы вас будем судить, как предателей Советской власти!
- Весь полк не отправишь в трибунал! - ответил один из красноармейцев, стоявших вместе со Штокманом на одной квартире.
Его поддержали:
- Коммунистам и сахар и папиросы, а нам - нету!
- Брешешь! - крикнул Иван Алексеевич, приподнимаясь на кровати. - То же, что и вы, получаем!..
Слова не говоря, Штокман оделся, вышел. Его не стали задерживать, но проводили насмешливыми восклицаниями.
Штокман застал комиссара полка в штабе. Он вызвал его в другую комнату, взволнованно передал о стычке с красноармейцами, предложил произвести аресты их. Комиссар выслушал его, почесывая огненно-рыжую бородку, нерешительно поправляя очки в черной роговой оправе.
- Завтра соберем собрание ячейки, обсудим положение. А арестовывать этих ребят я не считаю возможным в данной обстановке.