Вот ему и опростали ее, головушку-то... Лица не призначишь! Там из него крови вышло, как из резаного быка... Посля, когда отбили красных, сбегли в этот ложок, видим - лежит. А крови под ним - огромадная лужчина, весь подплыл.

- Ну, скоро будем ехать? - нетерпеливо спросила подводчица, сдвигая с губ кутавший от загара лицо головной платок.

- Не спеши, тетка, в лепеши. Зараз доедем.

- Как же не спешить-то? От этих убиенных такой чижелый дух идет, ажник с ног шибает!

- А с чего же ему легкому духу быть? И мясу жрали покойники, и баб шшупали. А кто этими делами займается, энтот ишо и помереть не успеет, а уж зачинает приванивать. Гутарють, кубыть, у одних святых посля смерти парение идет, а по-моему - живая брехня. Какой бы святой ни был, а все одно посля смерти, по закону естества, должно из него вонять, как из обчественного нужника. Все одно и они, святые-то, через утробу пищу примают, а кишок в них обретается положенные человеку от бога тридцать аршин... - раздумчиво заговорил Антип.

Но Стремянников неизвестно отчего вскипел, крикнул:

- Да на черта они тебе нужны? Связался со святыми! Давай ехать!

Григорий попрощался с казаками, подошел к повозке прощаться с мертвыми хуторянами и только тут заметил, что они все трое разуты до боса, а три пары сапог подостланы голенищами им под ноги.

- Зачем мертвых разули?

- Это, Григорь Пантелевич, наши казаки учинили... На них, на покойниках-то, добрая обувка была, ну, в сотне и присоветовали: доброе с них посиять для энтих, у кого плохонькая на ногах справа, а плохонькую привезть в хутор. У покойников ить семьи есть. Ну детва ихняя и плохую износит... Аникушка так и оказал: "Мертвым ходить уж не придется и верхи ездить - тоже. Дайте мне Алешкины сапоги, под ними подошва дюже надежная. А то я, покуда добуду с красного ботинки, могу от простуды окочуриться".