Ногайцев, содрав с усов, покидал к порогу сосульки, потопал ногами в огромных, подшитых кожей валенках, не спеша стал раздеваться.

- Одному, сдается, скучно ехать в отступ - дай-ка, думаю, заеду за сватами. Слух поимел, что обои вы дома. Заеду, говорю бабе, за Мелеховыми, все веселей будет.

Он отнес винтовку и поставил у печки, рядом с рогачами, вызвав у баб улыбки и смех. Подсумок сунул под загнетку, а шашку и плеть почетно положил на кровать. И на этот раз Макар пахуче дышал самогонкой, большие, навыкате, глаза дымились пьяным хмельком, в мокром колтуне бороды белел ровный набор голубоватых, как донские ракушки, зубов.

- С Сингиных аль не выступают казаки? - спросил Григорий, протягивая шитый бисером кисет.

Гость кисет отвел рукой:

- Не займаюсь табачком... Казаки-то? Кто уехал, а кто сурчину ищет, где бы схорониться. Вы-то поедете?

- Не поедут наши казаки. Ты уж не мани их! - испугалась Ильинична.

- Неужели остаетесь? Ажник не верю! Сват Григорий, верно? Жизни решаетесь, братушки!

- Что будет... - вздохнул Петро и, внезапно охваченный огневым румянцем, спросил: - Григорий! Ты как? Не раздумал? Может, поедем?

- Нет уж.

Табачный дым окутал Григория и долго колыхался над курчеватым смоляным чубом.

- Коня твоего отец убирает? - не к месту спросил Петро.

Тишина захрясла надолго. Только прялка под ногой Дуняшки шмелем жужжала, навевая дрему.

Ногайцев просидел до белой зорьки, все уговаривая братьев Мелеховых ехать за Донец. За ночь Петро два раза без шапки выбегал седлать коня и оба раза шел расседлывать, пронзаемый грозящими Дарьиными глазами.

Занялся свет, и гость засобирался. Уже одетый, держась за дверную скобку, он значительно покашлял, сказал с потаенной угрозой:

- Может, оно и к лучшему, а тольки всхомянетесь вы посля. Доведется нам вернуться оттель - мы припомним, какие красным на Дон ворота отворяли, оставались им служить...

С утра густо посыпал снег. Выйдя на баз, Григорий увидел, как из-за Дона на переезд ввалился чернеющий ком людей. Лошади восьмеркой тащили что-то, слышались говор, понуканье, матерная ругань. Сквозь метель, как в тумане, маячили седые силуэты людей и лошадей. Григорий по четверной упряжке угадал: "Батарея... Неужели красные?" От этой мысли сдвоило сердце, но, поразмыслив, он успокоил себя.