- А потом, когда на фронте начнутся волнения, - а это неизбежно: война начинает солдатам надоедать, о чем свидетельствует увеличение числа дезертиров, - тогда подавлять мятежи, усмирять кинут казаков. Правительство держит казачье войско, как камень на палке. В нужный момент этим камнем оно попытается проломить череп революции.

- Увлекаешься, милейший мой! Предположения твои довольно-таки шатки. Прежде всего, нельзя предрешить ход событий. Откуда ты знаешь о будущих волнениях и прочем? А если мы предположим такую вещь: союзники разбивают немцев, война завершается блистательным концом, - тогда какую роль ты отводишь казачеству? - возразил Листницкий.

Бунчук скупо улыбнулся.

- Что-то не похоже на конец, а тем более блистательный.

- Кампанию затянули...

- И еще туже затянут, - пообещал Бунчук.

- Ты когда из отпуска? - спросил Калмыков.

- Позавчера.

Бунчук, округляя рот, вытолкнул языком клубочек дыма, бросил окурок.

- Где побывал?

- В Петрограде.

- Ну, каково там? Гремит столица? Э, черт, чего бы не дал, чтобы пожить там хоть недельку.

- Отрадного мало, - взвешивая слова, заговорил Бунчук. - Не хватает хлеба. В рабочих районах голод, недовольство, глухой протест.

- Благополучно мы не вылезем из этой войны. Как вы думаете, господа? Меркулов вопрошающе оглядел всех.

- Русско-японская война породила революцию тысяча девятьсот пятого года, - эта война завершится новой революцией. И не только революцией, но и гражданской войной.

Листницкий, слушая Бунчука, сделал неопределенный жест, словно пытаясь прервать хорунжего на полуфразе, потом встал и зашагал по землянке, хмурясь. Он заговорил со сдержанной злобой:

- Меня удивляет то обстоятельство, что в среде нашего офицерства есть такие вот, - жест в сторону ссутулившегося Бунчука, - субъекты. Удивляет потому, что до сих пор мне не ясно его отношения к родине, к войне... Однажды в разговоре он выразился очень туманно, но все же достаточно ясно для того, чтобы понять, что он стоит за наше поражение в этой войне. Так я тебя понял. Бунчук?

- Я - за поражение.